Усыновление. Стоит ли скрывать правду?

Четырнадцать лет назад приятельница четы Левиных, 23-летних молодых специалистов, у которых незадолго до этого родилась дочь, привела их к себе на работу, в один из ленинградских домов ребенка. «Есть тут один мальчик, которого мне очень жалко», — сказала знакомая. Мальчик в это время сидел к ним спиной.

«А тут он повернулся и встал к нам лицом, — вспоминает Левина. — Он стоял в чем-то драном, с полными штанами какашек». И он был как две капли воды похож на родную дочь Левиных. Точнее, он был тем ребенком, который снился Марине Левиной после аборта, сделанного еще в студенческие годы. Сережа стал первым из четырех детей, усыновленных Левиными.

Левины делали все как положено: набирали у родственников и знакомых фотографий разных младенцев, клеили их в альбомы, переезжали с места на место, чтоб соседи ничего не знали. А четыре года назад сами сознательно порушили созданные такими усилиями легенды.

Сережа, которому было лет 11, подбил восьмилетнего Вову украсть игрушечный пистолет в Гостином дворе. И тогда Марина Левина собрала детей и сообщила им, кто из них усыновлен.
«Приходит время, когда человек должен выбрать родовой путь, — сказала она. — Это каждый должен сделать сам: вы можете выбрать либо путь приемных родителей, либо путь родовых родителей». Иного способа выяснить отношения с детьми Левина к тому времени не видела. «Иначе им не объяснить, что происходит: почему все хорошо учатся, а он плохо, почему у него со здоровьем не все в порядке».

«После 11 лет с ребенком надо много разговаривать, все проговаривать, — говорит психолог Валентина Урбаневич, директор петербургского реабилитационного центра „Гелиос“. — Иначе эта ложь, эта тайна встанет между ним и родителями. Если бы не было тайны усыновления, можно было бы говорить: „У тебя в твоей биологической семье не сложилось. У тебя с трех до пяти лет не было папы“. Если бы не было тайны, то мог бы участвовать психолог. А тут эта тайна, которая даже не тайна, а большая ложь».

До самого последнего времени тайна усыновления, закрепленная в российском законодательстве, была чем-то не просто само собой разумеющимся, но почти святым и для усыновителей, и для профессионалов в области усыновления.
Многие специалисты впервые познакомились с другой точкой зрения только тогда, когда в стране появились иностранцы, приехавшие усыновлять российских детей.

В западных странах отказ от сохранения тайны усыновления — явление тоже относительно новое (в США, например, законодательство еще не успело догнать социальные изменения, так что в свидетельства о рождении усыновляемых детей автоматически вписываются данные приемных родителей), но практически все усыновители нового поколения планируют не только сказать детям, что они усыновлены, но и рассказать им как можно больше об их происхождении. Приезжающие иностранцы спрашивали работников детдомов, нельзя ли познакомиться с «кровной» матерью, снимали на видеопленку одногруппников и воспитателей своего ребенка, нередко приводя окружающих в ужас. «Эта их открытость! — вспоминает Галина Красницкая, столкнувшаяся с иностранными усыновителями по работе в центре усыновлений Московской области в 1992 — 1996 годах. — Сначала мне было непонятно и даже неприятно». В этом году Красницкая, теперь сотрудник НИИ детства, выпустила книгу об усыновлении, в которой рекомендует отказаться от сохранения тайны. «Пусть лучше ребенок знает плохую, но правду».

В защиту сохранения тайны обычно приводятся несколько аргументов. Тайна призвана защитить родителей от пересудов окружающих, детей — от обидных нападок сверстников.
Директор центра усыновлений Карелии Марина Зверева рассказывает, что иногда супружеские пары стремятся скрыть факт усыновления от родственников мужа, чтобы те не сочли жену ущербной. Основная головная боль центров усыновления — это женщины, имитирующие беременность, которые месяцами носят под одеждой подушку, потом ложатся в роддом с тем, чтобы выйти с чьим-то «отказным» новорожденным. Успех в организации таких усыновлений — предмет профессиональной гордости сотрудников центров. «Мы в этом году уже 18 «родили», — говорит одна директор.

В случаях имитации беременности тайна сохраняется в первую очередь в интересах матери. Другое дело, когда усыновители пытаются вытеснить смутные воспоминания ребенка о кровных родителях «воспоминаниями» о жизни в приемной семье — чтобы оградить ребенка от страхов, связанных с издевательствами и предательством со стороны взрослых. Психологи, правда, предупреждают, что это путь рискованный: до конца убить память невозможно, как невозможно предсказать, при каких обстоятельствах всплывут старые воспоминания и к каким психическим последствиям это приведет.

Любовь Гросс и Игорь Баранов, у которых два года живут близнецы Миша и Ира, на собственном опыте убедились, что воспоминания приходят без предупреждения.
Близнецы не видели своего кровного отца лет с четырех (сейчас им девять), а мать умерла еще раньше. Ира, судя по всему, пока ничего о той жизни не помнит. А Миша недавно, глядя в окно на роющегося в помойке бомжа, сказал: «Папа так делал. А мы рядом стояли. Наш папа пил, да?»

Западные психологи советуют не слишком приукрашивать действительность, потому что в жизни любого усыновленного ребенка наступает период, когда он без устали задает вопросы о собственном прошлом. Это может произойти и в пять лет, и в девять, и в 13, но когда это произойдет, ребенок захочет знать все. И если приемные родители сказали ему, например, что кровные родители — это их дальние родственники, погибшие в авиакатастрофе, то теперь им придется придумать и подробную родословную, и маршрут, и номер рейса несчастного лайнера, и рассказать детям, зачем летели их родители, на каком месте сидели и кем и когда были опознаны их останки.

Марина Левина считает, что приемные родители должны приложить усилия, чтобы «примирить» ребенка с бросившими его взрослыми. «Они начинают говорить: „Я ее встречу — убью!“- объясняет Левина и приводит пример одиннадцатилетней Алисы, усыновленной Левиными в 1991 году. — Она начала: „Зачем она меня в снег положила? Она же меня убить хотела!“ И постепенно облик этой матери начинает вытеснять нас. Тут надо говорить: „Мы не знаем ее обстоятельств, мы не можем ее осуждать“. Иначе эти переживания их не отпустят».

Но иногда детей просто надо успокоить. В прошлом году в дом Левиных пришла мать девятилетней Вики, взятой Левиными под опеку два года назад.

«Это сумасшедшая вокзальная проститутка, — говорит Марина Левина. — И дети перепугались. Каждый потом подходил и спрашивал: „Ты видела мою маму? Неужели она такая?“ Я, конечно, говорю, что нет».

Единого мнения по вопросу, когда и как следует сказать ребенку, что он усыновлен, нет. Галина Красницкая считает, что разговор надо завести, пока ребенок еще дошкольник. Валентина Урбаневич советует провести беседу в более старшем возрасте и привлечь к ней стороннего участника — психолога, социального работника или священника. Ждать так долго — тоже риск. «Никто не может предсказать, как, когда и откуда ребенок узнает, что он усыновлен, — говорит Красницкая, выдвигая, возможно, главный аргумент против сохранения тайны. — Бумажку случайно увидит, неосторожное слово у вас вырвется. Некоторые дети узнают и молчат, потому что боятся потерять родителей».

Многие специалисты считают, что желание сохранить тайну усыновления часто не позволяет родителям в нужный момент обратиться за помощью. «Фактически никто не работает с семьей после усыновления, — говорит директор отдела усыновлений Ленинградской области Надежда Сухачева. — Когда возникают проблемы с ребенком, родитель не может никуда обратиться. Он хранит тайну усыновления. Об этом знают только я и судья, но я не могу даже отправить его в какой-нибудь психологический центр, потому что он там побоится сказать, что ребенок усыновлен. Нам надо бы открыть собственный специальный центр, но нет возможности».

Чета Левиных уже 10 лет на общественных началах возглавляет нечто вроде такого центра — фонд «Родительский мост». За это время Левины помогли определить в семьи больше 200 детей.

По средам в помещении фонда собираются около 50 родителей-усыновителей и опекунов и обсуждают типичные проблемы детдомовских детей: боязнь ванных и душей, повышенный интерес к собственным экскрементам, жестокость по отношению к животным. «Когда с человеком это обсуждаешь, вместе поржешь, он ушел, и у него нет стресса, — говорит Левина. — А иначе он остается один на один с этими проблемами и этой своей тайной усыновления».

Итоги, Стенгазета

Тема на форуме Мы усыновляем! Как скрыть факт усыновления?